Неточные совпадения
Левин хотел
сказать брату
о своем намерении жениться и спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его разговора с профессором, когда услыхал потом этот невольно покровительственный тон, с которым брат расспрашивал его
о хозяйственных делах (материнское имение их было неделеное, и Левин заведывал обеими частями), Левин почувствовал, что не может почему-то начать говорить с братом
о своем решении жениться.
— Ба! какой у вас бодрый вид.
Скажите, вы не знали ничего
о некотором письме, сохранявшемся у Крафта и доставшемся вчера Версилову, именно нечто по поводу выигранного им наследства? В письме этом завещатель разъясняет волю
свою в смысле, обратном вчерашнему
решению суда. Письмо еще давно писано. Одним словом, я не знаю, что именно в точности, но не знаете ли чего-нибудь вы?
Вспоминая
о Масловой,
о решении Сената и
о том, что он всё-таки решил ехать за нею,
о своем отказе от права на землю, ему вдруг, как ответ на эти вопросы, представилось лицо Mariette, ее вздох и взгляд, когда она
сказала: «когда я вас увижу опять?», и ее улыбка, — с такого ясностью, что он как будто видел ее, и сам улыбнулся.
— Сенат не имеет права
сказать этого. Если бы Сенат позволял себе кассировать
решения судов на основании
своего взгляда на справедливость самих
решений, не говоря уже
о том, что Сенат потерял бы всякую точку опоры и скорее рисковал бы нарушать справедливость, чем восстановлять ее, —
сказал Селенин, вспоминая предшествовавшее дело, — не говоря об этом,
решения присяжных потеряли бы всё
свое значение.
Арина Васильевна, — несмотря на то, что, приведенная в ужас страшным намерением сына, искренне молила и просила
своего крутого супруга позволить жениться Алексею Степанычу, — была не столько обрадована, сколько испугана
решением Степана Михайловича, или лучше
сказать, она бы и обрадовалась, да не смела радоваться, потому что боялась
своих дочерей; она уже знала, что думает
о письме Лизавета Степановна, и угадывала, что
скажет Александра Степановна.
Не видя её, он чувствовал необходимость освободить её мысль из уродливых пут, но Варенька являлась — и он забывал
о своём решении. Иногда он замечал за собой, что слушает её так, точно желает чему-то научиться у неё, и сознавал, что в ней было нечто, стесняющее свободу его ума. Случалось, что он, имея уже готовым возражение, которое, ошеломив её
своею силой, убедило бы в очевидности её заблуждений, — прятал это возражение в себе, как бы боясь
сказать его. Поймав себя на этом, он думал...
Ольга Михайловна вскочила с постели. По ее мнению, теперь ей оставалось только одно: поскорее одеться и навсегда уехать из этого дома. Дом был ее собственный, но тем хуже для Петра Дмитрича. Не рассуждая, нужно это или нет, она быстро пошла в кабинет, чтобы сообщить мужу
о своем решении («Бабья логика!» — мелькнуло у нее в мыслях) и
сказать ему на прощанье еще что-нибудь оскорбительное, едкое…